Мареновая роза. Страница 23 |
![]() |
![]() |
Написал Super Administrator | |
- Да. Скорее всего,
выкинула ее на свалку, - добавила Синтия. - Я
была тогда совсем маленькой. Но твоя картина, Рози, напомнила
мне о той.
Пэм внимательно изучала полотно.
- Да, - произнесла она, - неудивительно. Мне кажется, я вижу, как женщина дышит. Они все дружно рассмеялись, и Рози засмеялась вместе с ними. - Да нет, дело не в {этом}, - сказала Синтия. - Она просто... немножко старомодная... как картина в школьном актовом зале... и бледная. Если не считать платья и грозовых туч, все краски бледные, посмотрите. И на моей картине "Де Сото" все было бледным, кроме реки. А река яркого серебристого цвета. Когда я смотрела на картину, то в конце концов переставала замечать все остальное и видела только реку. - Расскажи нам про работу, - повернулась к Рози Герт. - Кажется, ты упомянула о работе? - Выкладывай все, - потребовала Пэм. - Да, - поддержала ее Анна, - расскажите нам все, а затем я хотела бы несколько минут поговорить с вами в моем кабинете. - Это... то, чего я так ждала? Анна улыбнулась: - Думаю, что да. 8 - Это одна из лучших комнат, значащихся в нашем списке, и я надеюсь, вам она понравится не меньше, чем мне, - сказала Анна. На краю ее письменного стола опасно зависла стопка листовок, объявлявших о предстоящем летнем пикнике и концерте "Дочерей и сестер", мероприятии, которое устраивалось в некоторой степени для Сбора средств, в некоторой для создания благоприятного имиджа организации в глазах общественности, а вообще-то представляло собой небольшой праздник. Анна взяла одну листовку, перевернула ее чистой стороной и набросала примерный план. - Вот здесь кухня, здесь откидная кровать, тут небольшая жилая зона. Вот ванная. Не могу сказать, что в ней очень просторно, сидя на унитазе, вам придется вытягивать ноги прямо под душ, но это ваша комната. - Да, - пробормотала едва слышно Рози. - Моя. В нее снова начало прокрадываться чувство, которого она не испытывала уже несколько недель, - словно все происходящее не более чем сон, и в любую секунду она может опять проснуться рядом с Норманом. - Вид из окна замечательный - не Лейк-драйв, конечно же, но парк Брайант весьма привлекателен, особенно в летнее время. Второй этаж. Район немножко сдал в восьмидесятые годы, но постепенно приходит в себя. - Вы так хорошо рассказываете, будто сами там жили, - вставила Рози. Анна пожала плечами - изящный, красивый жест, - нарисовала перед дверью комнаты коридор, затем лестницу. Она рисовала просто, без прикрас, с экономностью профессионального чертежника, и говорила, не поднимая головы. - Я бывала там не раз и не два, но вы, наверное, не это имеете в виду. - Да. - Часть моей души отправляется с каждой женщиной, когда та уходит. Я полагаю, это звучит до противного возвышенно, но мне все равно. Это правда, и это главное. Что скажете? Рози порывисто обняла ее и мгновенно пожалела о своей несдержанности, почувствовав, как напряглась Анна. "Не следовало мне этого делать, - подумала она, отступая. - Я же знала". Она действительно знала. Анна Стивенсон добра, верно, и внутренне Рози не сомневалась в ее доброте - в определенном смысле даже святости, - однако не надо забывать и про странное высокомерие и самодовольство; к тому же Рози успела понять, что Анна не терпит, когда люди вторгаются в ее личное пространство. И очень не любит, когда к ней прикасаются. - Простите, пожалуйста, - произнесла она тихо, отступая. - Не глупите, - коротко бросила Анна. - Так что вы скажете? - Я в восторге. Анна улыбнулась, и возникшая между ними небольшая неловкость осталась позади. Она нарисовала крестик на стене жилой зоны возле крошечного прямоугольника, обозначавшего единственное окно комнаты. - Ваша новая картина... клянусь, вы решите повесить ее именно здесь. - Мне тоже так кажется. Анна положила карандаш на стол. - Я счастлива, что имею возможность помочь вам, Рози, и очень рада, что вы оказались у нас. Эй, у вас все потекло. В очередной раз Анна протянула ей салфетку "Клинекс", и Рози подумала, что это, наверное, не та коробка, из которой Анна доставала салфетку в день первого интервью в кабинете. У нее создалось впечатление, что запасы салфеток Анне приходится пополнять очень часто. Рози взяла салфетку и утерла глаза. - Знаете, вы спасли мне жизнь, - сказала она хрипловатым голосом. - Вы спасли мне жизнь, и я никогда, никогда этого не забуду. - Лестно, но далеко от истины, - парировала Анна своим сухим спокойным голосом. - Говорить о том, что я спасла вам жизнь, было бы точно так же ошибочно, как утверждать, что Синтия уложила на лопатки Герт в спортивном зале. Вы сами спасли себе жизнь, воспользовавшись предоставившейся возможностью и покинув человека, который делал вам больно. - И все же спасибо огромное. Хотя бы за то, что я здесь. - Не стоит благодарностей, - ответила Анна, и в единственный раз за весь срок пребывания в "Дочерях и сестрах" Рози стала свидетелем появившихся на глазах Анны Стивенсон слез. С мягкой улыбкой она протянула коробку с салфетками назад хозяйке кабинета. - Вот, - сказала она. - Похоже, у вас в глазах тоже образовалась маленькая течь. Анна рассмеялась, вытерла глаза и бросила салфетку в мусорную корзину. - Ненавижу слезы. Это моя личная тайна, которую я храню от всех. Время от времени мне кажется, что я справилась со своим недостатком, что теперь уж {точно} я от него избавилась. А потом все происходит снова. Примерно то же самое я чувствую в отношении мужчин. На короткое мгновение в памяти Рози всплыли ореховые глаза Билла Штайнера. Анна снова взяла карандаш и быстро нацарапала что-то под схематичным наброском нового дома Рози, затем протянула ей листок. Опустив глаза, Рози прочитала адрес: Трентон-стрит, 897. - Теперь это {ваш} адрес, - добавила Анна. - Правда, это почти на другом конце города, но теперь вы можете пользоваться автобусом, так ведь? С улыбкой - и со слезами на глазах - Рози утвердительно кивнула головой. - Можете дать адрес тем подругам, с которыми познакомились здесь, и тем друзьям, которые в конце концов появятся у вас за стенами этого здания, но сейчас о нем знают только два человека - вы и я. - Ее слова казались Рози чем-то заранее заготовленным, похожим на многократно отрепетированную прощальную речь. - И помните, никто и никогда не узнает ваш адрес через "Дочерей и сестер". Просто мы так привыкли поступать. За двадцать лет работы с обиженными женщинами я убедилась, что нужно делать так, и только так, а не иначе. Последние слова Анны не стали для Рози неожиданностью; она уже многое знала из рассказов Пэм, Консуэло Дельгадо и Робин Сент-Джеймс. Рози вводили в курс дела чаще всего во время "Часа большого веселья", как в шутку называли обитательницы "Дочерей и сестер" ежевечернюю уборку помещений, однако Рози, собственно, и не нуждалась в объяснениях. Разумному человеку хватало двух или трех терапевтических сеансов, чтобы узнать все, что стоит знать о заведенном в "Дочерях и сестрах" распорядке. Кроме Списка Анны, существовали еще и Правила Анны. - Насколько он волнует вас? - спросила Анна. Мысли Рози уклонились от темы разговора; вопрос застал ее врасплох, и она встряхнула головой, приводя их в порядок. В первый момент она не поняла, кого имеет в виду Анна. - Ваш муж - в какой степени он волнует вас? Мне известно, что в первые две или три недели пребывания здесь вы опасались, что он будет разыскивать, вас... "пойдет по следу" - ваши собственные слова. Что вы думаете об этом теперь? Рози задумалась над вопросом. Прежде всего, "опасалась"- совершенно неточное слово для описания тех чувств к Норману, которые она испытывала на протяжении первой и, пожалуй, второй недели жизни в "Дочерях и сестрах"; даже такое определение, как "ужас", не могло в полной степени их отразить, ибо суть отношения к покинутому мужу в значительной мере измерялась другими эмоциями; стыдом из-за несостоявшейся семейной жизни, тоской по некоторым предметам, которых ей не хватало (креслу Пуха, например), эйфорическим чувством свободы, которое вспыхивало с новой силой каждое утро, облегчением, казавшимся таким холодным, что это ее пугало, - облегчением, которое может испытывать канатоходец, потерявший равновесие на проволоке, натянутой над глубокой пропастью... но все же устоявший на ногах. Впрочем, главной нотой в гамме ее чувств был все-таки страх, в этом она не сомневалась. В первые две недели, проведенные в "Дочерях и сестрах", почти каждую ночь снова и снова видела один и тот же сон: сидит в плетеном кресле на крыльце "Дочерей и сестер", и в этот момент перед ней у тротуара останавливается новенькая красная "сентра". Открывается водительская дверь, и из машины появляется Норман. На нем черная футболка с картой Южного Вьетнама. Иногда надпись под картой гласит: "ДОМ ТАМ, ГДЕ НАХОДИТСЯ СЕРДЦЕ"; "БЕЗДОМНЫЙ. БОЛЕЮ СПИДОМ". Его брюки забрызганы кровью. В руке держит нечто вроде маски с засохшими пятнами крови и клочьями прилипшего мяса. Она пытается встать с кресла, но не может; ее словно парализовало. Она только сидит и смотрит, не в силах встать с кресла, как он медленно приближается к ней, а он говорит, что хочет побеседовать с ней начистоту. Он улыбается, и она видит, что даже его зубы перепачканы кровью. - Рози? - окликнула ее Анна. - Вы здесь? - Да, - торопливо ответила она, слегка вздрагивая. - Я здесь, и- да, я все еще боюсь его. - Ничего удивительного, сами понимаете. На каком-то подсознательном уровне вы, подозреваю, никогда не избавитесь от страха перед ним. Но вам станет лучше, если вы запомните, что все чаще и чаще будут появляться долгие периоды без страха перед ним или кем-нибудь еще... даже {мысли} о нем не побеспокоят вас. Однако я не об этом хотела узнать. Я спросила, не опасаетесь ли вы, что он все-таки может разыскать вас. |
< Пред. | След. > |
---|